По итогам конкурса были определены 9 работ в трех номинациях (по три проекта в каждой). Православный приходской комплекс с храмом на 300 человек, на 600 человек и на 900 человек.




Проект православного храма вместимостью 300 человек:
























Проект православного храма вместимостью 600 человек:





























Проект православного храма вместимостью 900 человек:























Авторов выигрывших проектов можно посмотреть тут: http://uar.ru/news/95/3047/

Вот и прошло подведение итогов и награждение победителей открытого архитектурного конкурса «Проект православного храма вместимостью 300, 600 и 900 человек с приходским комплексом»

На конкурс было представлено 105 работ.
Традиционно выкладываю те работы, которые удалось сфотографировать.


Часть работ на фотографии отмечены стикером с крестом, это значит, что не были соблюдены условия конкурса в отношении сблокированности храма и приходских построек. Эти работы не претендовали на основные премии, но были рассмотрены как возможные номинанты на дипломы ФХУ, Гильдии храмоздателей и Союза Архитекторов.


Откровенно странных работ в этом году оказалось не так много, хотя общий уровень все равно довольно низкий. Жюри ометило прогресс в качестве поданных проектов. В общем, смотрите сами:


изображения увеличиваются при нажатии:

P.S. проекты победителей можно посмотреть тут: http://uar.ru/news/95/3047/
















































( Смотреть остальные 96 работ...Collapse )

Мы всех посчитали! Спасибо всем, кто голосовал на разных площадках! Голосование закрыто!


Общую статистику голосов мы собрали с разных площадок и объединили в одну диаграмму. Самым удобным форматом голосования оказался опрос В Контакте. Кроме привлечения большого количества ответов, он позволил подробнее изучить группы людей, которые делали свой выбор. Подробные описания располагаются под изображениями диаграмм.


P.S. Основной процент отдавших голос за тот или иной вариант - люди, близкие к архитектуре, и в этом есть свой интерес - что выберет профессиональная общественность?









Больше всего голосов набрал проект второго варианта Русского православного центра в Рейкьявике. вариант #1 и #4 по голосам близки друг к другу.



Скриншоты разных источников:
[посмотреть скриншоты]












За что голосовали представители мужского пола, а за что женского? вариант #0 и #3 больше понравился девушкам.



Посмотрим на статистику баланса голосов между людьми, связанными с художественной или архитектурной спецификой и людьми, для которых вопрос визуальной культуры не является повседневной реальностью:









Интересно, что профессиональная общественность больше оказалась на стороне вариантов #0 и #2. Те, кто дальше находится от вопросов искусства, архитектуры или культуры, выбирают чаще более привычный образ в проекте #1







Общая статистика от ВК. Баланс проектов по дням голосования примерно соответствует конечному результату. На первом месте вариант #2, на втором #4 и на третьем вариант #1










Но если оставить только тех, кто только из России, то можно заметить, что варианты #1 и #4 набирают почти поровну голосов









То же касается и в выборке по голосованию среди девушек - варианты 1,3 и 4 набирают близкое количество голосов.








Если оставить только мужские голоса, то на втором месте с отрывом от третьего окажется вариант #4, за ним следует вариант #1 и еще дальше вариант #3.


Эти данные, несмотря на оносительно небольшую выборку для статистики, позволили посмотреть на проекты под другим углом, увидеть предпочтения разных людей и подтвердит или опровергнуть заложенные в проекты смыслы или идеи.

Тема "храм в современном городе" сегодня является наиболее актуальной, но и наиболе сложной. Связать современную архитектуру с природным окружением оказывается порой легче, чем вписать храм в городскую среду, сформированную во второй половине 20 века. Новый проект Квадратуры Круга показывает один из вариантов взаимодействия храма и города.

Категория: городской храм
Место: Города центрального и южного регионов
Статус: концепция
Год: 2015

ТЭП
Площадь застройки: 300 м²
Строительный объем: 4300 м³
Вместимость: 400 человек

Для журнала Archmag в декабре у меня взяли интервью, чтобы познакомить читателей не только с проектами Квадратуры Круга, но и рассказать немного о возможных подходах проектирования. Была вполне милая беседа, может немного спутанная, что отразилось на слоге, но в общем и целом моя точка зрения передана. В своем журнале я привожу интервью, опубликованное в последнем выпуске журнала Archmag.

Как ты пришел к проектированию храмов?


С двух сторон. Если начинать издалека, отчасти повлияла практика на Соловках. В то время как-то более-менее ориентировался в церковной культуре, ходил в храм. И меня зацепило, что в Соловецком монастыре, как и в любом древнем монастыре, есть слои исторические. И они все очень точны для своего времени. И не один из них не является доминантой в художественном выражении. То есть они все ценны и цельны. Ощущение, которые передаются через ту архитектуру — это ощущение глубины. Это ощущение отсутствует у многих современных храмов. Но тогда, в 2007 году, я даже не думал о том, чтобы что-то спроектировать на тему храма. У меня была мысль в голове, что есть что-то, отличающееся в эстетике древнего сооружения от похожих, но современных. Я покупал искусствоведческую литературу, меня интересовала эта тема; сформировалась библиотека по русскому древнему зодчеству, по византийскому, по другим каким-то темам, по религиозно-философским. На протяжении всего обучения в МАрхИ я принципиально не проектировал храм, потому что понимал, что мне не хватает знаний. На дипломе я решил попробовать. Мне хотелось понять, может ли быть в современной архитектуре смысл более глубокий, чем функциональное какое-то соответствие, есть ли какие-то более глубокие философские смыслы. И абсолютно случайно я вышел на архитектора Андрея Анисимова, который предложил мне тему «Церковно-молодежный центр в Подмосковье». В дипломном проекте было два храма, баптистерий, гостиничный комплекс, что-то вроде постоянного учебного интерната, летнего учебного центра, кружковые, выставочные… огромный культурный центр. При работе над ним обогатился знаниями о современной храмовой архитектуре, и это положило начало дальнейшим поискам. Во время работы над дипломом я на полставки работал в мастерской Анисимова, узнавал, как храмы строятся сейчас (после сдачи диплома работал в мастерских в течение трех лет). Там познакомился с Иваном Земляковым (muvz). У нас оказались похожие взгляды на этот вопрос, и мы решили организовать творческое объединение Квадратура Круга.


Как комиссия отнеслась к теме диплома?


Положительно, хвалила за смелость, рекомендовала продолжать тему в аспирантуре.


Перед тем, как начать делать диплом, я провел исследование, смотрел, что на западе делают, пытался понять, как у них так получилось, их внутренний путь через эпохи. Я понимал, что если мы перенесем их формы к нам, толку от этого не будет. Что инструментарий общий может быть перенесен — как базовый инструментарий ордера переносился, как византийский инструментарий переносился, но он тут же адаптировался под российскую действительность, под российскую эстетику. И я до сих пор придерживаюсь такого мнения, что должно быть современное, но нужно не переносить форму, а переносить инструментарий. И смотреть, какие побудители внутренние культурные могут рождать новую форму. И, в принципе, никак иначе это не может родиться.


С чего ты начинаешь проектирование храма?


Если говорить об архитектурных подходах, то сейчас у меня несколько линий. Одна линия появилась совсем недавно. Это храм в русле постмодернизма. Проекты, которые я делал именно в этом ключе, получают наиболее положительные оценки. Хотя в православной культуре постмодернизм — это ругательство.


Какие это проекты?


Это храм Воскресения Христова, проект 2014 года. Там были размышления именно о знаке. То есть это типично постмодернистский проект.Размышления о визуальном образе, эволюции образа, наследственных визуальных связях, архитектурном синтаксисе. При этом я старался отойти от злой иронии, свойственной эпохе, скажем так. Если там ирония и есть, то она чистосердечная, добрая. Этот красный купол глянцевый — он немножко игрушечный, но в этой наивности есть какая-то не то чтобы чистота, какая-то искренность. Ну, наверное, так. Оценку сейчас даю как сторонний наблюдатель. Еще к этой группе проектов относится проект четырехстолпного храма (2013)















Другой подход — выявить пространственные архетипы русской исторической архитектуры, и облечь их в инструментарий современной архитектуры. В чем состоит этот подход? Есть устойчивые композиционные формы — куб, восьмерик, или четырёхстолпный храм, купол или шатер и т. д. Сельский храм с так называемой композицией кораблем, с притворами, с горизонталью и вертикалью. И эти схемы достаточно устойчивы. Если посмотреть планировки русских храмов, в них есть то, что остается всегда, но оболочка постоянно меняется. Это подтолкнуло меня к предположению, что вся христианская архитектура — двухчастная: в ней есть неизменная составляющая, связанная с литургией, постоянством евангельской мысли, это символическая схема, абсолютно нематериальная. Мы можем говорить о куполе, можем говорить о земле, небе, о взаимоотношениях, востоке — западе, человеческом — небесном. Можно долго говорить об этих взаимоотношениях, но они нематериальны. А материя берется из контекста временного и контекста территориального. Вот та культура, которая есть, начинает создавать материальную оболочку вокруг этих абстрактных схем. Тогда рождается храм. Этим объясняется и то историческое многообразие храмов, которые мы наблюдаем — Покрова на Нерли, Василия Блаженного, храмы 17 века, классические и более поздние. Они абсолютно все разные, но в них есть что-то общее. Это был основной мой подход на протяжении лет четырех. И до сих пор некоторые храмы я проектирую в нем.






Сейчас есть еще третий подход - выявление смысловых архетипов. Вот эти два предыдущих подхода основаны на том, что что-то есть, что-то сохранилось: устойчивые пространственные схемы, культурный слой; они основаны на положительном отношении к форме, форме, которая говорит. Но я понимаю, что буквально через пару десятилетий, максимум — сейчас католики с этим сталкиваются — мы начнем проектирование храма с той точки зрения, что ничего нет кроме первопричин, которые мы можем уловить только «какбы сквозь тусклое стекло, гадательно». Потому что в 20‑м веке все основания классической эстетики были уничтожены, тектоника веса утратила свое значение. Гравитация влияет на форму, тектоника материала тоже. Символы, благодаря постмодернизму, его, скажем так, отрицательной стороне, стали знаками — выродились и обесценились. Сейчас купол луковичный — это лейбл, знак — это не символ.


То есть его знаковое значение превышают те значения символические, которые в нем были заложены изначально, на мой взгляд. И в некоторых проектах я исхожу именно из той предпосылки, что исторических и контекстуальных оснований для проектирования нет, ничего нет того, что было, и нужно почувствовать малейшую динамику смыслов, чтобы заново началась рождаться форма.









То есть места, как такового, нет, есть некий вакуум, где нечто возникает, и само по себе начинает формировать пространство.


Как-то так, условно. Конечно, если возникает окружение, оно начинает влиять и формировать, но пока что я делал на эту тему проекты внеконтекстуальные, умозрительные. И они основаны на том, что есть какие-то незыблемые вещи, почти непостижимые, всплывающие из глубины. Тут есть грань, как только мы опираемся на форму прошлого, мы попадаем в постмодернизм и теряем символическую глубину, которой должен обладать храм. Вот в чем проблема. Чтобы это преодолеть, нужно понять, что архетип как-бы остался в ядре, он не изменился, но он сегодня находит новые формы, оставаясь в основе неизменным, но вот какая форма ему соответствует? Например, одной из граней понимания храмового пространства является взаимоотношение Человека и Бога, Земли и Неба — вопрос неизменный, но как это фундаментальное взаимоотношение передать в пространстве? Одним из оснований является Писание, но как по-разному это взаимоотношение передавалось в истории! Мы в России, как мне кажется, не заметили тот процесс, когда формы уже не соответствуют первопричинам, они вторичны. Именно поэтому сейчас говорят, что современный храм — это театральная декорация, и ничего ценного в этой архитектуре нет. В принципе, я согласен, что, действительно, ценного с точки зрения эстетики в современных проектах за редким исключением очень мало.










Есть несколько версий истории возникновения главы — луковичного купола. Какая символика в это заложена? У Трубецкого есть своя точка зрения.


Вариантов вообще много. Я не очень люблю Трубецкого. Считаю его субъективным, находящимся в своем времени, такая журналистская заметка о своем восприятии храма, скажем, так. Никакого отношения ни к науке, ни к культурологии не имеет. Зато яркие образы, ощущения создали определенный набор штампов, которые из десятилетия в десятилетие повторяются и которые ничего не объясняют, на которых спотыкается архитектор, желающий понять архитектуру храма. Там его ощущения так поданы, что они не дают взглянуть на архитектуру под другим углом, и не дают сделать что-то иное, чем храм провинциальный, с низкими сводами, куполком-луковкой. Если взять всю историю зодчества, она не вписывается в труд Трубецкого, но его при этом порой преподносят как мерило православного храма.









Что ты можешь сказать про канон, ну или традицию в церковной архитектуре?


Есть устойчивая схема, соответствующая литургии, Евхаристии — того, для чего храм и создается. Можно ли служить в квартире или в лесу на пеньке? — да, можно, обязателен ли купол у храма? — нет, не обязателен. Большинство балканских храмов и старинных сельских храмов российских — без купола. Добавлялся шар ко кресту вместо купола. Когда мы ставим вопрос о каноне, мы понимаем, что нет ни одной какой-то постоянной детали, но есть историческая традиция формирования сакрального пространства, где раскрывается христианская онтология. И эта традиция постоянно эволюционировала. Она проявлялась абсолютно по-разному, но об эволюции все-таки можно говорить. Она неразрывно связана с мировоззрением и не только с церковным. Например, если мы говорим про Новое Время — это возрождение науки, появление законов Ньютона, раскрытие космоса, восприятие не как «есть сфера небесная», а есть космос, как пространство, в котором находятся планеты. Это все влияло тоже и на архитектуру, и на культуру кардинальным образом, сформировало упорядоченность классицизма.


Фуксас спроектировал церковь-куб. И, несмотря на то, что у католиков тоже есть своя традиция, тут она полностью отметается. Создается абсолютно другое пространство, не типичное для конфессии. Как ты считаешь, такое жесткое отсечение традиции допустимо, или все-таки стоит как-то больше эволюционировать, может быть не стоит в такой постмодерн уходить? И как к этому относится наша церковь?


Скажем так, я достаточно критичен к этому проекту Фуксаса, но мне кажется, что другого пути с точки зрения инструментария нет. Когда мы поймем, что больше не осталось ни одной зацепки для рождения формы — тогда будет рождаться что-то новое. В идеале, это новое будет иметь внутреннюю связь с традицией — первопричины ведь неизменны.


Ты все равно идешь больше в русле традиции?


В основном да, но даже те проекты, которые не имеют конкретных визуальных каких-то цитат, я стараюсь в них внести вот то постоянное, о чем я говорил, связанное с устойчивыми историческими схемами, на протяжении двух тысячелетий. Вот последний проект — деревянный — с арками внизу (Проект деревянного храма, 2014), он просто бурю комментариев вызвал негативных. Я понимаю, почему так. От привычных глазу образов я ушел далеко. Но вот этот проект полностью построен на ощущениях и чувстве пространства. И на некоторых других смыслах. Мне кажется, сегодня тектоника веса переродилась в тектонику смысла. А вот поймать смыслы очень сложно, но от этого зависит будущее архитектуры.










Понятно, что любое ощущение исходит из личности, а личность чем-то формируется, на чем-то базируется. Как ты считаешь, насколько важна конфессиональная принадлежность архитектора, когда он берется за проектирование православного храма, в частности, в контексте того, что ты говоришь про мировосприятие, т. д.?


Я до сих пор не нашел ответа на этот вопрос.


Мог бы это делать буддист, например, как ты думаешь?


Скажем так, чисто теоретически у меня, наверное, получилось бы сделать буддистскую пагоду, или что-то еще. Просто имея профессиональные навыки. Как Щусев сделал мавзолей после проектирования храмов. Но я не думаю, что это правильно. Мы часто видим, как люди нецерковные проектируют православные храмы, и эти храмы вполне живые, они существуют. А правильно ли это? Не знаю. Таких храмов построено много и в них совершаются те же Таинства, что и в древних храмах. Когда священнику нужно построить храм, нужен проект, он приходит в архитектурную фирму и ищет профессионала, верующий или нет, выбора часто нет. Человек, может, скажет «в Бога верую, в церковь не хожу» — наиболее распространенный подход. Ну и храм строится, в нем проходят богослужения. Правильно это или нет — наверное, это не соотносится с идеалом… Думаю, самый-самый идеал — это когда за дело проектирования берется священник, монах, профессиональный признанный архитектор — в одном лице. А все остальное — это градация на уменьшение идеала.


Может ли быть параллель с иконописцем в этом смысле? То есть подготовка к началу, пост, молитвенные правила — и тому подобные вещи духовного характера, присущие процессу иконописи.


Насколько я знаю, требования к иконописцам прописаны в Стоглавом Соборе, и заключаются они в том, что нужно быть христианином. Не блудить, не воровать, не убивать, следовать заповедям… собственно, если мы почитаем этот текст, то он об этом, ничего сверх меры там не налагается. В принципе, наверное, можно это спроецировать и на архитектора, занимающегося храмами.


Что на, твой взгляд, является высшей точкой развития церковной архитектуры?


В свое время на меня произвела большое впечатление София Константинопольская, своим внутренним пространством. Меня поразило не столько великолепие или изящность отдельных элементов, сколько отсутствие чувства границы храма. Не только потому, что он огромный, а потому что там так снизу устроены аркатуры, за которыми находятся помещения, за ними большие окна, и вместе получается такая световая пространственная многоплановая композиция, где ты теряешь понимание, где кончается сооружение изнутри. Это очень интересный опыт. Второй опыт, наверное, связан с Софией Киевской. Я там был в такое время, что оказался внутри один. Тишина, мозаики, внутренне пространство. Я несколько раз входил-выходил, мне было интересно, как мозаики начинают оживать, при движении внутри храма образы начинает оживать и вести диалог с тобой. Это очень глубинные какие-то переживания вызывает. А сейчас есть желание побывать в двух местах: в капелле брата Клауса Цумтора, и в Бенедиктинской капелле, где, кстати, в шкафчике, в небольшом киоте — икона Владимирской Божьей Матери. Я хочу понять, соответствуют ли мои умозрительные переживания при взгляде на фотографии, тем ощущениям, которые я получу, когда окажусь там. Усилятся они, или нет.


Ты можешь назвать какой-то наиболее удачный пример храмовой православной архитектуры — в России, или за рубежом?


В ЖЖ Ивана Землякова есть подборка наиболее удачных, на его взгляд, православных храмов. Я считаю, что они действительно относительно лучшие. Но если так ставить в лоб вопрос, — назвать лучший современный русский православный храм я не могу, я его не нахожу. Скажем так, может быть это жестоко, но мне вот эти два объекта Цумтора кажутся более, по своим ощущениям, масштабу, и чувственной глубине, более подходящими для нынешней действительности, они соотносятся с историческим масштабом русской архитектуры, ее материальностью. Мне кажется, что они достаточно хороши, чтобы использовать их язык сегодня, но это мое предположение, стоит проверить на опыте, и, наверное, не единичном опыте.









Что из русской архитектуры тебя поражает?


Соловки. Знаешь, как говорят, кто хоть раз в жизни побывал на Соловках, влюбляется и там его родина...

Материалы по современной церковной архитектуре выходят не часто, поэтому появление издания, посвященного этой теме, становится событием. Последним таким событие стало появление на свет нового номера журнала Archmag, в котором на 230 страницах представлены разные материалы по происходящим процессам в храмоздательстве.










Посмотреть и скачать весь журнал можно тут: http://issuu.com/archmag.ru/docs/archmag_faith_01_2015


Сайт журнала Archmag: http://archmag.ru/?lang=ru

Выдалось между делами немного времени, решил визуализировать один из последних эскизов. Получился проект современного приходского центра, сделанно с учетом нынешней ситуации в Москве.











Проект приходского центра создан с учетом основных вопросов, которые сегодня ставятся перед архитекторами "Программы 200" в Москве. Типовые проекты храмов, которые использовались для строительства в последние 5 лет оказались не экономичными в эксплуатации, сложными в строительстве и имеют низкое качество архитектурно-художественных решений.














Новый проект при большой вместимости сочетает в себе качества компактности. В одном здании расположен храм и баптистерий, дополнительные помещения при храме и приходские помещения. Храмовая, приходская и хозяйственная части разделены по планировочным блокам - храмовая часть доминируют в композиции и задает основную динамику. Общая композиционная структура линейна, что позволяет располагать приходской центр с подобной композицией на узких участках, в скверах и парках, при этом храмовый комплекс не огораживается от города забором, его территория остается полностью проницаемой, приходской центр дополняет городскую среду функциями, дополнительным общественным пространством, кафе.















Общее решение основано на простоте - лаконичность белых стен с толстым слоем обмазки с сочетанием деревянных деталей, скатная крыша с тройным членением, стены с развивающейся композицией проемов. Образ уходит корнями в историю древнерусского зодчества, при этом уверенно находится в настоящем.

Для тех, у кого нет терпения читать большой объем расшифровок с конференции по современному состоянию церковной архитектуры, прошедшей в Доме архитектора 20 января,  я предлагаю кратко ознакомиться с содержанием докладов. Это поможет сразу понять картину целиком.













Полные версии расшифровок:
Часть 1
Часть 2
Часть 3




Кратко:

Мария Строганова | 27 января 2015 г.


Корреспондент «Правмира» беседует с архитектором Даниилом Макаровым о лице русской культовой архитектуры – приходских сельских храмах второй половины XVIII – первой половины XIX веков.



В конце ноября архитектор Даниил Макаров написал у себя в блоге статью «Незаметная Атлантида России» о приходских сельских храмах второй половины XVIII – первой половины XIX веков



При встрече с Даниилом Макаровым, мы попытались подробнее разобраться, чем ценно наследие храмов второй половины XVIII – первой половины XIX веков.


– Даниил, в своей статье о сельских приходских храмах «Незаметная Атлантида России» вы уделяете внимание именно периоду второй половины XVIII – первой половины XIX веков, почему же современные искусствоведы и архитекторы упускают этот период из виду? Понятно – есть вершины русского зодчества, а вот приходские храмы XVIII-XIX веков вроде как привычны, неинтересны, не уникальны – или не так?


– Сегодня существует много научных материалов и полемики о древних памятниках, есть материалы на тему итальянцев конца XV – начала XVI века, немного о Щусеве, что-то о классицизме в контексте всей архитектуры, не только церковной. Плюс есть самые известные маршруты – Золотое кольцо или Новгород-Псков, в итоге насмотренность у людей такова, что они обращают на это внимание.


Или сейчас, например, священники снова обратились к теме Византии. Я уверен, что одна из причин – это возможность свободно поехать в Грецию, Константинополь, все это своими глазами увидеть, естественно влюбиться, потому что это очень красиво: и попытаться что-то перенести сюда.


В зависимости от всей этой информации возникает какая-то мода, в том числе мода среди архитекторов, живописцев, иконописцев, и они фокусируют свое внимание на древних памятниках, соответственно какие-то более поздние или малоизученные вещи не столь заметны.


Я взял такой пласт, на который не обращают внимания архитекторы. Екатерининский классицизм более-менее изучен, барокко тоже достаточно изучено, а вот этот пласт – вторая половина XVIII – первая половина XIX веков, местные краеведы фиксируют, историю храмов находят, но я не встречал материалов, где бы он широко освещался, целостно анализировался.


Как правило, отношение либо пренебрежительное, либо этот период вообще не рассматривается по какой-то причине.











Первое же фото в моей заметке – церковь Казанской иконы Божией Матери в с. Курба Ярославской области, 1770 год. Уникальный 16-тилепестковый ротондальный четырехстолпный храм.


Храм, кажется абсолютно не нашим, но при близком знакомстве приходит понимание, что это совершенно русский храм и в другом месте появиться не мог. У него внутри есть четверик, четыре столпа, у него очень традиционная иконография внутри, фрески неплохо сохранились. И за счет своей уникальной формы у него потрясающая акустика.


Сейчас все окна выбиты, и если в 50 метрах проезжает автобус, такое ощущение, что он едет в трёх метрах от храма – все звуки усиливаются. Стены внутри состоят из полуапсид. Сейчас храм в аварийном состоянии, частично без кровли, разрушается изнутри.


– Там нет никакой жизни вокруг?


– Есть как всегда полуживое село, они сами себя не могут прокормить, не говоря уж о том, чтобы восстановить такой большой храм.













– Храмы второй половины XVIII – первой половины XIX веков — это в основном классицизм?


– Это и наследственные архаизмы от барокко, это и классицизм, и смесь, а иногда это очень странная комбинаторика всех предыдущих стилей. Но лично мне как архитектору это интересно. Мы все знаем, что греки пришли и построили Софию Киевскую, Софию Новгородскую, и принято много говорить, как все это русифицировалось, как язык греческого храма перешел в язык русского храма. Перешел достаточно быстро, уже к XII веку можно говорить, что русское зодчество – вот оно.


Вторая такая волна была, когда мы позвали итальянцев, они построили Успенский собор в Кремле, Архангельский собор, и у нас появились русские бригады, которые стали работать сначала вместе с итальянцами, а потом самостоятельно. Пошла вторая волна, когда мы русифицировали итальянское зодчество.


Мне кажется, вот этот пласт границ XVIII–XIX веков – это третья очень мощная волна, которую мы проглядели. Она интересна тем, что язык барокко и классицизма мы сумели сделать совершенно русским, причем настолько, что о каких-то заимствованиях зарубежных уже сложно говорить.


Если мы говорим о сельских храмах, то западные мастера, как правило, не участвовали, и здесь как раз-таки можно говорить именно о русском храме, причем абсолютно русском, потому что таких композиций, таких построений и принципов композиционных мы не найдем нигде в мире.


И теперь, зная как трансформируется архитектурный язык, художественный язык, инструментарий, мы можем понять вектор, понять, как нам быть сегодня, на что смотреть. Потому что если мы будем фокусироваться в одну точку, то, я боюсь, этого источника нам может не хватить.












– Если говорить о влиянии стиля на человека, то классицизм – он такой фундаментальный, приземленный немного, не такой духоподъемный?


– Это вообще очень сложный вопрос, есть распространенное мнение об обмирщении архитектуры после XVI века, но я бы не выделял какую-то эпоху, как более возвышенную. Вот есть люди, по мере своих возможностей они думали, мыслили, молились, не зависимо от того, как молились их предки, они молились, как они могли в свое время. Соответственно это и фиксировали.


Я бы так не выделял – классицизм более приземленный, чем другое зодчество. Храм – это не только размышление о Горнем Иерусалиме, о Боге, он всегда двусоставен: есть постоянное, связанное с литургией, с какими-то устойчивыми символическими взаимосвязями, и есть культурный и временной контекст, который облекает в какие-то культурные и материальные формы эту незримую символическую часть. И так два тысячелетия формировалась церковная архитектура.


Есть литургическое видение храма, символическое, а есть материальная оболочка, которая возникала под разными влияниями. Эти культурные явления связаны с философией времени, с отношением к миру, с отношениям ко всему окружению, мировоззрению, не только религиозному.


– А насколько актуален вопрос авторства, если мы говорим о храмах XVIII-XIX веков?


– Авторство в древнерусской архитектуре – вопрос сложный. Есть мнение, что авторы, как и иконописцы, скрывали своё имя, но на деле отсутствие известного авторства – это, как правило, недостаток архивации и сохранения информации.


Когда мы говорим об авторах сельских храмов XVIII–XIX веков, то, как правило, работала строительная бригада, известная в своей области. Часто информация утрачивается из-за войн, пожаров или иных причин, но, как правило, авторы были известны.


– А если говорить об образцах? Вот были партикулярные сборники, по которым производилась городская застройка в Москве, фактически здания отличались только какими-то деталями, а для храмов мы можем говорить о таких образцах?


– В православной архитектуре было несколько подходов. Например, когда в XV веке пригласили итальянцев, им показали Успенский собор во Владимире, они его изучили, но сделали совершенно другое.


То же самое и в XVIII–XIX веках – смотрели собор в городе, перенимали манеру, строили у себя, но это было не калечное копирование, а скорее попытка воспроизвести город у себя, перенос типологии к себе на родину, но о полном переносе речи нет.


– То есть это в основном были не типовые храмы, и одновременно происходило смешение стилей?


– Да, в основном храмы не типовые. Были сборники образцовых проектов, но при строительстве туда вносились коррективы, порой существенные. Обычно это разные детали, иногда разные пропорции, и, конечно, разные контексты. Вроде два одинаковых проекта, а в конечном результате они абсолютно разные получаются.


Что касается стилей, то происходил эффект инерции – построили в городе в стиле барокко, и начали зарождаться переходные формы барокко в селе. Однако формы упрощались, чтобы местные строители могли справиться.


То же самое с классицизмом: в городе происходит переход к классицизму, а бригады еще привыкли наследственно работать с барокко или у них уже сложился свое местное понимание архитектуры, и они просто начинают совмещать, добавлять, получается интересный синтез. Чистый классицизм тоже можно увидеть, если это современные мастер с крупными городскими заказами и он строит храм при усадьбе.


Это опять же о вариациях, о разнообразии, но это разнообразие в единстве храмовой архитектуры, в её какой-то русскости.















– Можно сказать, что чем ближе к Москве, тем больше чистых образцов, а подальше уже начинаются вариации?


– Нет, можно в самых неожиданных местах встретить просто жемчужины зодчества. Сейчас да – есть центр, есть Москва, есть Санкт-Петербург, города, которые как магнит притягивают людей к себе, здесь и идеи, и технологии. А раньше все было более равномерно, деревни и села сами развивались, была равномерная сеть городов и поселений.













– То есть невозможно сказать, что для этого времени характерен такой-то вид?


– Мы не можем сказать, что они абсолютно одинаковые. XVIII–XIX век скорее расскажут об эффективном и рациональном использовании средств, но разнообразии при этом. То есть если мы говорим о типовых храмах и хотим через типовые решения аргументировать дешевизну постройки, это не получится.


Типовой храм всегда должен быть универсальным, он не может подстраиваться под конкретные задачи, конкретные нужды, и если его дешево построить, то это не значит, что его дешево содержать. Потому что стоимость здания – это не только стоимость его постройки, но и стоимость обитания.


– В статье вы пишите о том колоссальном количестве церквей, построенном за 50 лет на границе XVIII и XIX веков. Всего более 3000 церквей в центральном регионе за 50 лет или по 60 храмов в год, больше, чем суммарно во все предыдущие периоды. Что произошло, почему такой бум?


– Этот вопрос мне самому очень интересен, потому что можно говорить и об экономических, и о демографических, и о социальных предпосылках, но точно пока сказать не могу. Здесь нужно выслеживать внимательно. Скорее всего, все комплексно повлияло.


– А возможна ли какая-то классификация храмов, по какому признаку?


– Возможна самая разная классификация: по композиции, по технологиям, по деталям и элементам, по школам и группам зодчих – разные типологии. Северное зодчество, например, всегда узнаваемо, даже в XVIII–XIX веке.


Или за Уралом есть целая группа ротондальных классических храмов конца XVIII века – первой трети XIX века, они сильно отличаются – там не четверик в основе храма, а цилиндр, ротонда, при этом качество проектов сопоставимо со столичными храмами.


– Москва XVIII века и Москва сейчас – совершенно разные территории, получается, что сегодня те самые сельские храмы начинаются уже в Москве?


– Да, можно сказать что большинство сохранившихся с той поры храмов от Садового кольца и до МКАДа относятся к сельским.


И здесь хорошая подсказка «программе 200». Если мы берем эти храмы XVIII–XIX веков, массовые застройки, и смотрим социально-экономический контекст, то мы видим, что большинство из них строились силами местной общины, без привлечения каких-то крупных спонсоров.


Меценаты, конечно, принимали участие в особо крупных проектах, но множество небольших храмов были построены на средства именно селян. Сейчас какая проблема – всё сложнее найти меценатов, в том числе, для «программы 200», объем колоссальный, а средств не хватает. И эти храмы XVIII–XIX веков могут дать подсказку, как развивать храм, формировать общину, в каких социальных условиях может произойти естественное строительство храмов, и их развитие.


Как правило, развитие очень плавное. Происходила замена деревянных храмов, их было очень много, сегодня этот пласт практически исчез. На место деревянных храмов ставились каменные, более основательные.


Часто происходило так: ставился четверик, небольшой притвор или крыльцо, потом притвор достраивался, несколько притворов делалось, колокольни перестраивались – шло постепенное развитие.


Строили исходя из реального наличия возможности, как могли, закладывали основу храма, развивали, достраивали, получался естественный рост храма. В результате мы можем видеть такие примеры, где ядро храма XVII века, притвор XVIII века, а колокольня уже XIX века. И это естественный процесс, который с точки зрения развития современного зодчества актуален.


– Такое совмещение нормально?


– Когда это естественно, когда человек живет и думает в своем времени, то это не вызывает отторжения, скорее наоборот. Скажем, во Владимирской области есть село Старая слобода, там храм 1696 года, ядро храма – Нарышкинское барокко, достаточно простое, сельское, притвор возведен немного позже, а колокольня – чистый классицизм. И смотрится все это достаточно хорошо и гармонично.


Видны эти наслоения, но они не вызывают отторжения, все выглядит очень естественно. Это, как, скажем, в Риме, или иных древних европейских городах, когда видны наслоения в зданиях: фундамент с античности, надстройка более поздняя, и так далее. Это наоборот придает живость.













– Не было такой тенденции в XX веке убирать эти поздние надстройки, колокольни и оставлять только храм в первозданном виде, каким он был в XVI веке, например?


– В зависимости от ценности ядра. Если это уникальный, древний каменный храм, который заслуживает особого внимания, а позднейшие наслоения считаются экспертным сообществом недостойными внимания, излишне распространенными, то жертвуется поздними слоями, чтобы восстановить первоначальный облик.


Например, если мы посмотрим на всё псковское или новгородское зодчество на фотографиях конца XIX – начала XX века, то мы совершенно не узнаем эти храмы. Там совсем другие завершения храмов, как правило, это не позакомарное покрытие, а четырехскатная крыша с одной главкой по центру.


Каждая эпоха, когда храм чинился или расширялся, вносила изменения. Например, растесывались древние окна, чтобы было больше света внутри. Этот процесс всегда был, он естественен.


– Переход от деревянного зодчества к каменному – стиль менялся совершенно? Или это переход от прошлого в будущее?


– Этот переход мог сохраниться скорее в какой-то декоративной манере, потому что язык дерева и язык камня принципиально разный. Если есть деревянные храмы, которые обшили в XVIII–XIX веке, и они стали похожи на каменные, то с каменными такое невозможно, никто не стилизовал камень под дерево.


Камень ассоциировался с чем-то более престижным, более подходящим для города. А сельские зодчие либо учились в городе, либо строили в городе и переносили это в село, городская архитектура была более передовой, но не всегда более интересной.












– Если говорить о примере для «программы 200», то может быть, как в случае с деревянными храмами, нужно тоже начинать с малого?


– Должно быть постепенно развитие. Сейчас 18 храмов уже построено, 24 – в процессе. Как минимум 3 храма по масштабу – это Успенский собор Кремля, если не по физическим габаритам, то по архитектурному виду. Соответственно если местной общине будет не хватать этого храма, то увеличить его площадь без потери каких-то заложенных архитектурных решений будет очень сложно, так как такие храмы не предполагают пристроек, все дополнительное убирается в подклет.


Если прихожан не хватает, то им тяжело самостоятельно содержать храм. Опять же стоит постоянный вопрос спонсоров, нужно чтобы спонсор постоянно держал храм на балансе. В общем, в ближайшем будущем такой подход покажет полную нежизнеспособность.


Что и происходит, например, в Европе – разрушаются огромные готические соборы, а на их месте ставят маленькие храмы, потому что приход не тянет содержание большого собора.


Постройка большого собора подразумевает сразу колоссальное вложение, мы получаем огромный храм, не привязанный к контексту, очень негибкий, не подстраивающийся под общину. Но если община будет параллельно с архитектором разрабатывать свой храм, тогда, во-первых, это разнообразит архитектуру, а во-вторых, поможет общине быть более устойчивой в финансовом плане, более самостоятельной и независимой от внешних крупных вливаний.


Община может построить вначале действительно очень скромный храм, построить ядро будущего храма, и потом развивать вокруг ядра такие функции, которые нужны общине.


Нужны условия самостоятельности в экономическом плане, независимость прихода и возможность устойчивого развития.










– Храмы XVIII-XIX веков считаются памятниками?


– Да, конечно. В некоторых странах вообще памятником является все, что пережило столетний рубеж, и там очень строго исполняются правила. У нас очень много зданий, которые переживают столетний рубеж и исчезают.


Во-первых, для этих храмов есть разные градации значения – федерального, областного, местного, а во-вторых, внимания им вообще в разы меньше – фактически с ними творят, что хотят. Храмы разрушаются либо от того, что нет консервации, либо в результате неумелой реконструкции.


Масса примеров – храм врос в землю, культурный слой поднялся, оказалось, что грунтовые воды стали выше, храм стал подтапливаться. Его нужно особым образом реконструировать, делать подкопы, делать гидроизоляцию – это колоссальные вложения, а священнику дали разнарядку – в храме должны идти службы.


У него потоп, он как может заделывает все цементом, естественно из благих побуждений. В итоге – ускоренное разрушение кладки, и в конце концов памятник разрушится.


– Как же быть, не умеючи лучше не трогать?


– Если средств нет, то просто нужно храм консервировать: сделать крышу прямо поверх существующей, закрыть от непогоды, произвести починку самых аварийных мест – базовая консервация памятника.


В каждой области есть свой орган надзора за памятниками культуры, по мере возможности они этим занимаются, но судя по количеству заброшенных храмов, наверное эти механизмы защиты не столь эффективны.


– Допустим нашелся такой энтузиаст, он может сам забить окна фанерой, чтобы не гулял ветер, дождь не заливал?


– Собственно этим занимается команда «Общее дело», только они в основном занимаются деревянным зодчеством, там есть эксперты, которые знают как это делать. С камнем, наверное, сложнее организовать подобное сообщество, тут другие подходы, другие строительные мощности.


А так, в принципе в интернете есть множество отчетов: приезжают дачники из Москвы или Питера, формируют общину, смотрят разрушенный храм, который весь зарос деревьями, почти разрушен, они разбирают завалы, пытаются по возможности его законсервировать и расчистить.














– Практически, сейчас основная сила, на которую можно рассчитывать в плане сохранения этих храмов – это дачники?


– Да, если мы говорим о возрождении храмов в селах, то в основном это приезжие из крупных городов.

Но здесь другая беда: у нас нет культуры сохранения памятников, поэтому если в приходе нет людей, которые имеют какой-то эстетический вкус, но есть деньги, то иногда храмы переделывают абсолютно варварски – сбивается декор, замазывается цементом, гладко, под евроремонт, укладывается плитка, и вешаются софринские иконы. Все рады, кроме искусствоведов.


– Что хочу, то и ворочу? Пространства огромные, храмов много…


– Во-первых, нужно замечать эти храмы как явление, просто начать интересоваться, а во-вторых, понять, что это крупное явление русской культуры, и оно может дать очень много подсказок. Это потенциальные пространственные маяки, которые вокруг себя могут формировать какие-то новые поселения.


Если смотреть далеко в будущее, с развитием транспорта, скоростью перемещения и уменьшением занятости людей, не будет привязки к конкретному месту обитания. Сейчас очень многие люди работаю удаленно, я сам так работаю.


Соответственно, когда такой класс людей, которые работают удаленно, сформируется более обширно, храмы станут культурными центрами таких поселений. Частично мы это уже можем видеть по Подмосковью, многие купили дома в близости от Москвы, в той близости, когда можно добраться до работы, и там живут.


Теоретически, с развитием интернета и сфер, где не требуется постоянное нахождение людей в одном месте, будет удобней жить более распределенным образом. Не будет зависимости от электростанций – есть солнечная батарея, есть скважина, и так далее. Полная независимость получается.


Если пофантазировать, то с развитием беспилотных аппаратов, оснащенных GPS-навигацией, что угодно можно заказать и тебе доставят. Сейчас это рассматривается, готовится законодательная база, в общем, за этим будущее.






– Вот человек приезжает, а в селе стоит храм, на самом красивом месте, на возвышенности, как положено…


– Храм уже в контексте, это не просто храм, не просто красивое место, а уже исторический контекст, культурный пласт, который ценен своей атмосферой и на диалоге с этим культурным пластом может рождаться что-то новое. Как правило новое рождается не само по себе, а в диалоге с историей, в эволюции мысли.


Как и в любом древнем городе, когда есть наслоение эпох, возникает какая-то гармония и сопричастность к прошлому, и соответственно взгляд в будущее. Поэтому тут возможно появление новых технологий, например, если раньше это храм плюс жилые дома и сельский магазин, то сейчас это могут быть небольшие общие офисные пространства. А если будет экономическое развитие и соответственно развитие той группы населения, которое занимается инновационными проектами, то для сверхкорпораций будет удобнее образовывать сеть из таких поселений. Может быть, появятся какие-то областные специализации.










Источник: http://www.pravmir.ru/nezametnaya-atlantida-rossii/